Я помнил, что на кладбищенских воротах есть надпись: „Грядет час, в онь же вси сущие во гробех
услышат глас Сына Божия“, отлично знал, что рано или поздно настанет время, когда и я, и Кисочка, и ее муж, и офицер в белом кителе будем лежать за оградой под темными деревьями, знал, что рядом со мной идет несчастный, оскорбленный человек, — всё это я сознавал ясно, но в то же время меня волновал тяжелый, неприятный страх, что Кисочка вернется и что я не сумею сказать ей то, что нужно.
Неточные совпадения
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный
глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный
глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
— Нет, не потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам, какие тут, кажется,
гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь в поле, хошь в лесу — везде одно дело!
И рассказывала мне она, как однова стояла она в церкви божией, в великом сокрушении о грехах своих, а очи, будто по недостоинству своему, к земле опустила… и вдруг
слышит она вблизи себя некий тихий
глас, вещающий: «Мавро!
А иной человек, умом незлокозненным, сердцем бесхитростным действующий, окроме ширины и долины и выси,
слышит тут
гласы архангельские, красы бестелесные зрит…
Дражайшее нам и потомкам нашим неоцененное слово, сей приятный и для позднейшего рода казанского дворянства фимиам, сей
глас радости, вечной славы нашей и вечного нашего веселия, в высочайшем вашего императорского величества к нам благоволения
слыша, кто бы не получил из нас восторга в душу свою, чье бы не возыграло сердце о толиком благополучии своем?
Но едва успеваем сказать здесь, всемилостивейшая государыня, вашему императорскому величеству крайние чувствия искренности нашей за милости твои; едва успеваем воскурить пред образом твоим, великая императрица, нам священным и нам любезным, кадило сердец наших за благоволения твои, уже мы
слышим новый
глас, новые от тебя радости нового нам твоего великодушия и снисхождения.
Когда со мной свершится
Судьбы завет, когда корону предков
Надену я, надеюсь вновь
услышатьТвой сладкий
глас, твой вдохновенный гимн.
Musa gloriam coronat, gloriaque musam.
Итак, друзья, до завтра, до свиданья.
Надлежит думать, что он имеет сердце, напоенное лютым зверством и жестокостью, когда не
слышит вопиющего
гласа природы: и рабы человеки!» Этому Злораду прописывается рецепт: «чувствований истинного человечества три лота; любви к ближнему два золотника и соболезнования к несчастию рабов — три золотника».
— «И будучи в тонком сне,
слыша Арсений
глас от тоя святыя иконы: «Гряди за мною ничтоже сумняся и, где аз стану, тамо поставь обитель, и пока сия икона моя будет в той обители, дотоле древлее благочестие процветать в ней будет…»
И, будучи в тонком сне,
слышал он
глас от иконы: «Гряди за мною ничто же сумняся, и где я остановлюся, тамо поставь обитель, и пока икона моя будет в той обители, древлее благочестие будет в ней процветать».
Настал пробужденья для путника час;
Встаёт он и
слышит неведомый
глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.
У нас един пастырь, а мы его овцы,
Си́лен все нам дати, си́лен и отняти,
Мы его не видим, а
глас его
слышим:
«Заповедь блюдите, в любви все ходите,
Во Христово имя везде собирайтесь.
И тут-то невещественным огнем все земное в тебе попалится, и
услышишь в самой себе
глас Божий и,
услышавши, оживешь…
И видит он во сне, что икона Богородицы поднялась в небесную высоту, и
слышит он от той иконы
глас: «Иди за мной без сомнения и, где я остановлюсь, там поставь обитель, и до тех пор, пока в ней будет сия моя икона, древлее благочестие будет процветать в той стороне», и был Арсений чудною силой перенесен с морского острова на сухопутье.
И
слышит Клии страшный
гласЗа сими страшными стенами,
Калигуллы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упое́нны
Идут убийцы потае́нны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
— Царь Небесный
услышит нас, когда мы докончим благословенное начало, но гром Его не замедлит разразиться в противных поступках. Опять повторяю вам: будьте кротки и терпеливы. Видите ли вы в куполе образ Спасителя со сжатою десницею вместо благословляющей? «Аз-бо, — вещал
глас писавшему сию икону, — в сей руце Моей держу Великий Новгород; когда же сия рука Моя распространится, тогда будет и граду сему окончание».
— Царь небесный
услышит нас, когда мы докончим благословенное начало, но гром Его не замедлит разразиться в противных поступках. Опять повторяю вам: будьте кротки и терпеливы. Видите ли вы в куполе образ Спасителя со сжатой десницей вместо благословляющей? «Аз-бо — вещал
глас писавшему сию икону, — в сей руце Моей держу Великий Новгород; когда же сия рука Моя распространится, тогда будет и граду сему окончание».
— Государыня, — ответил он, —
глас народа —
глас Божий, а этот
глас упорно обвиняет ее. Это обвинение подтверждено тщательными розысками… Я сам
слышал дышащие правдой рассказы о ее зверствах, наконец, показания Рачинского и Олениной…
«Близко ль, милый?» — «Вот примчались».
Слышат: сосны зашатались;
Слышат: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий
глас…
Вот денница занялась.
И он боролся уж с кончиной…
Вдруг… шум от стаи журавлиной;
Он
слышит (взор уже угас),
Их жалобно-стенящий
глас.
«Вы, журавли под небесами,
Я вас в свидетели зову!
Да грянет, привлеченный вами,
Зевесов гром на их главу».
О сладость тайныя мечты!
Там, там за синей далью
Твой ангел, дева красоты;
Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слёзы льёт;
Душа её в молитве,
Боится вести, вести ждёт:
«Увы! не пал ли в битве?»
И мыслит: «Скоро ль, дружний
глас,
Твои мне
слышать звуки?
Лети, лети, свиданья час,
Сменить тоску разлуки».
Их сердце милый
глас в могиле нашей
слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.
Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы;
В траве коростеля я
слышу дикий крик,
В лесу стенанье филомелы…